Вчера мы с Максом брели пешком с работы и почти смотрели
репетицию девятимайского парада: вдоль Шпалерной неспешно текли колонны военной
техники. Ее сосредоточенно охраняли жалкие по сравнению с ними машины с
мигалками. Из заслонок торчали улыбающиеся солдаты и неуставно махали руками
девушкам.

Возле здания КГБ ошалевший светофор выдавал какофонию
звуков, истерично чередуя цвета. Авто сигналили, а регулировщик в ужасе бежал,
размахивая руками и вопияя.

По воде уже не дрейфовали льдины с чайками. Льда не было, но
скоро он сорвется и поплывет с Ладоги, неся немного холода и хрустальности.

Макс рассказывал мне про Сороку и Черную Речку, я слушала,
завистливо затаив дыхание. Где-то в глубине душе я родилась и выросла в
Петербурге все-таки. В его доме на Кирочной стоят железные скобы,
сопротивляющиеся медленному крену здания. Рядом часто приплясывают
телевизионщики - дома обвивает бесконечно длинная арка с потеками чьих-то
рукописных воспоминаний.

А на первом этаже у них внезапно висит картина.

Я бреду вдоль ночных канонад и жадно смотрю в окна, мне
кажется, будто я какой-то незатейливый сквоттер.